Вадим Эйленкриг: «Если у меня будет сын, то обязательно дам ему в руки трубу. Вадим Эйленкриг – Из оркестра к сольной карьере Трубач вадим эйленкриг и его группа

27 октября на сцене Светлановского зала ММДМ джазовый трубач представит программу «Hello, Louis!» - концерт памяти трубача и вокалиста Луи Армстронга (1901-1971). О том, что ждет зрителей в этот вечер, а также о поиске своего пути в музыке и об основных качествах сильного исполнителя Вадим Эйленкриг рассказал в интервью «Джаз.Ру».

Вадим, как возникла идея такого масштабного концерта, и почему именно Армстронг? Год ведь для него совсем не юбилейный.

А зачем ждать 100 лет, чтобы отдать дань замечательному музыканту? (улыбается ) Я давно задумывался о концерте-посвящении кому-то из великих трубачей. Концерте, который, как мы теперь надеемся, станет первым в цикле себе подобных - ведь людей-легенд, оставивших в джазе неповторимый след, немало. А начинать надо, безусловно, с самой ключевой фигуры. Ведь Луи Армстронгу удалось не только популяризировать этот жанр музыки, но и самому развить мелодический язык джаза. Это редкость: абсолютное большинство музыкантов развиваются либо в ширину, либо в глубину. Я однозначно отношусь к первому типу. Армстронг же был хорош во всём, и мы бы хотели это отразить в своем «посвящении» 27 октября.

Кто выйдет на сцену Светлановского зала в этот вечер? Кроме вас, олицетворяющего, как я понимаю, Армстронга с его трубой…

Нашими звёздными голосами будут хорошо знакомый московской публике Алан Харрис , признанный лучшим джазовым вокалистом 2015 года по версии журнала DownBeat , и обаятельнейшая солистка популярной клубной группы Gabin , без которой сегодня не проходит на одна громкая компиляция, Люси Кампети . И если я на пару часов постараюсь перевоплотиться в Армстронга, то она станет нашей Эллой Фитцджералд (смеётся ). А ещё на сцену выйдет тубист Никита Бутенко - замечательный музыкант и человек. Он, на минуточку, капитан российской армии! Мы познакомились на фестивале «Акваджаз». Благодаря участию тубы публика услышит несколько номеров настоящего современного новоорлеанского прифанкованного джаза.

А чем новоорлеанский так разительно отличается от любого другого?

На джемы в Новом Орлеане приходило очень много музыкантов, в том числе трубачей. Труба - сложный инструмент, требующий не только таланта, но и безупречного владения технологией игры, поэтому сегодня трубачи в дефиците. Тем не менее мы прямо сейчас расписываем партитуры для пяти труб, а зрителя ждет незабываемое зрелище и уникальное звучание бэнда. С моей стороны это, кроме всего прочего, ещё и заявка, что школа моего педагога Евгения Савина живёт и воспитала новое поколение молодых, очень крепких трубачей.

Знаю, что вы пришли к Савину уже взрослым, на тот момент фактически бывшим музыкантом - то есть после долгого перерыва, в то время как труба не терпит даже дня без репетиции. Как ему удалось вернуть вас не просто в профессию, но в ее первый эшелон?

Не просто вернуть, а научить играть по своей уникальной методике. К нему приходили люди, от которых уже все отказались, и он возвращал их в профессию. В этом была его сила. К сожалению, учебник, написанный Евгением Александровичем, в своё время перевели на «человеческий» язык, и он утратил часть смысла, поэтому своим студентам в академии я стараюсь передать то, чему он учил меня.

Вы строгий преподаватель?

Рискну показаться самодуром, но я говорю каждому новому студенту: «Убеди меня в том, что ты хочешь учиться именно у меня». Почти то же мне когда-то сказал Савин, хотя я-то пришел к нему, уже имея диплом. Моя позиция проста: если ученики идут ко мне, они должны быть мотивированы. Результат - у меня абсолютно все звучат! А будут они звёздами или нет, зависит от степени таланта. Я даю ремесло.

А протекцию самым одаренным выпускникам тоже составляете?

Мой папа, саксофонист Симон Эйленкриг, однажды сказал: «Я могу порекомендовать. Но играть за тебя не смогу». Вот и я в силах лишь подсказать или направить, но находит себя каждый сам. Конечно, рекомендую кого-то из них в оркестры и коллективы, где они начинают свой путь, как когда-то я начинал в оркестре Игоря Бутмана. Хорошие трубачи нужны всегда, и каждый из моих коллег старается сделать этот инструмент более популярным. Быть может, глядя на нас, кто-то отведёт своего ребенка в класс трубы, а молодёжь захочет продолжать заниматься музыкой, чтобы когда-нибудь составить нам компанию на сцене.

Родители понимают, что трубу трудно продуть, вот и ведут детей на саксофон. Почему просто нельзя уменьшить сопротивление атмосферы, сделав звукоизвлечение более удобным?

А почему нельзя уменьшить вес штанги, а эффект получить тот же самый? (смеётся). Да всё сейчас есть, например мундштуки, в которые легче дуть. Но надо понимать, что, облегчая себе физические усилия, ты платишь как минимум красотой тембра, потому что чем тяжелее инструмент, тем более интересный, богатый, неповторимый звук получается. Кроме того, если трубач правильно дышит, не зажимает горло, следит за артикуляцией, то есть не «играет на здоровье», тратя последние силы, то и звучит он прекрасно, и чувствует себя хорошо. Так что главное - попасть к профессиональному наставнику. Ну и, конечно, любить инструмент.

Для сцены этого, однако, недостаточно.

Здесь уже нужен сплав качеств. Во-первых, профессионализм - у исполнителя не должно быть слабых мест. Во-вторых, артистизм - без него ты неинтересен публике, да и игра страдает. К сожалению, не всегда людям удается соединить в себе эти два поля, но вот в чем дело: артист без владения инструментом на музыкальной сцене превращается в клоуна, а музыкант без артистизма - в сайдмена. Хотя кто бы знал звёзд, если бы за ними не стояло огромное количество профессионалов-сайдменов! Есть и третий момент: открытость человеческая. В последнее время эта тема меня забеспокоила. Всегда думал, что я - общительный человек, которому жизненно необходим социум. И вдруг обнаружил, что людей, с которыми перестаю следить за временем, не так уж и много. Как будто какая-то пружина сжимается: беги! Причем рядом могут быть близкие друзья, а у меня вдруг возникает желание побыть в уединении.

По-моему, это совершенно нормально: мы должны восстанавливать собственную энергию. Тем более вы публичная персона, даже вели на ТВ программу «Большой джаз». Сложно, кстати, было работать в кадре?

Только поначалу, но я быстро вошел во вкус. Давно был готов к такой роли, однако не бегал по телеканалам с просьбой взять меня, а дождался предложения, которое всех устроило. Моя жизнь до этого момента - занятия музыкой и спортом, чтение книг, общение с интересными людьми, ведение концертов и корпоративов - стала альтернативой опыту работы на телевидении, которого пока не было. Плюс мне действительно было интересно то, чем пришлось заниматься на канала «Культура», и в результате его главный редактор Сергей Шумаков высоко оценил нашу работу. Да, многие джазовые музыканты неоднозначно отнеслись к шоу, но я уверен, что это был неплохой способ нести джазовое искусство в массы. Красивое и яркое зрелище безусловно подняло наш престиж.

Престиж джазовых музыкантов?

Да, хотя в последнее время я стараюсь больше себя позиционировать просто как музыкант, без приставки «джазовый». Каюсь, я так и не смог исступленно и фанатично полюбить серьёзный бибоп. С удовольствием слушаю эти пластинки, но никогда не хотел играть как Джон Колтрейн или Вуди Шоу. Конечно, есть техники, которыми просто необходимо владеть. Когда я был частью бэнда Игоря Бутмана, мне приходилось применять эту стилистику и прибегать хотя бы к минимальной импровизации, чтобы играть на равных с лучшими музыкантами страны, но все-таки моя музыка - немножко другая. Кстати, именно Бутман мне сказал в ответ на это мое признание: «Не надо стесняться того, что тебе нравится другая музыка!» - и тем самым изменил мое сознание, спасибо ему за поддержку.

А ваша музыка - она какая?

Та, которая всегда в тренде - фанк и соул. Иными словами, то, что я хочу играть, находится на стыке классики, джаза и поп-музыки. У неё тонкий и довольно глубокий звукоряд, который требует высокой степени владения инструментом: здесь нужно идеально звучать и интонировать, обладать уникальным тембром. А ещё - быть сильным исполнителем: если многим джазовым музыкантам часто прощают какие-то киксы, шероховатости, то в этом жанре - нет.

А что слушаете для себя, для души?

В машине и дома предпочитаю джаз, а вот в спортзале - исключительно фанк: то, что у них там звучит из динамиков, просто чудовищно. Надеваю наушники и включаю фанк-радио. Хотя по большому счету стили и жанры не имеют для меня принципиального значения: прежде всего мы ищем близкий нам мелодический язык. Очень важна и энергия исполнителя: у одних её просто больше, у других меньше. У нас любят, чтобы музыка давила животной энергией: если говорить, допустим о вокале, в России скорее предпочитают «большие», сильные голоса. Я же слушаю разные. То же касается и инструментала. По мне, главное в искусстве - это искренность: ложь и фальшь всегда чувствуются.

Как и недостаток образования, впрочем.

Безусловно. Для того чтобы быть интересным музыкантом, надо читать книги, смотреть хорошие фильмы и ходить и театр, развивать в себе чувство прекрасного. Человек не может порождать прекрасное только на сцене, если всё, чем он окружил себя в жизни - это ужас ужасный.

Вернёмся к концерту. Кто вам помогает? Наверное, лейбл Игоря Бутмана, под крылом которого мы сейчас даже разговариваем с вами.

Конечно, IBMG помогает, - прежде всего ресурсами. Хотя я не совсем понимаю, когда музыканты ожидают от лейбла решения всех своих вопросов - на мой взгляд, они сами должны приходить с идеями. Хорошо, издала тебе компания пластинку, так зачем требовать еще и её продвижения? Сделай себе тур сам! Да, многие творческие люди не умеют продавать свой продукт, и это нормально. Значит, надо найти того, кто умеет. Ищите единомышленников, это тоже труд! Я нашел: со мной работает замечательный директор Сергей Гришачкин , очень творческий человек с бездной креативнейших идей, потрясающим чувством вкуса и при этом крайне порядочный и интеллигентный. Бытует мнение, что директор должен быть жёстким и ушлым, но я лучше заработаю чуть меньше денег - да и то не факт! - чем окружу себя неприятными людьми. Мы в этом теле настолько ненадолго, что нужно беречь своё душевное равновесие! Поэтому я исключил из своей жизни то, что приносит негатив. Со мной саксофонист Дмитрий Мосьпан , который сейчас расписывает последние партитуры для предстоящего концерта. Эти ребята плюс упомянутые мной в самом начале беседы люди - они и есть главные создатели, вдохновители и помощники в подготовке концерта.

Похоже, вы всё предусмотрели. Ждем интересного шоу!

Мы не разочаруем! Немного жаль, что не успели сделать пластинку к событию, но с другой стороны, что за спешка? Отыграем, обкатаем программу - и запишем. Трек-лист концерта готов, есть оригинальные аранжировки; получилась удачная программа, которую можно возить по всей России. А когда тема Армстронга будет полностью исчерпана, то решим, кто будет следующим: Чет Бейкер, Фредди Хаббард, Рэнди Бреккер? Посмотрим, а пока ждем всех 27 октября в Доме музыки, и да здравствует великий Луи!

ВИДЕО: Вадим Эйленкриг

Родился я в самом центре Москвы, на улице Островского, сейчас – Малая Ордынка, в бедной еврейской семье. Очень рано начал говорить, так же рано начал петь и, к своему несчастью, пел очень чисто. Моя мама не имеет отношения к музыке, она просто еврейская мама. Это очень серьезная профессия. А папа музыкант. И в детстве он поставил мне диагноз − хороший слух. А позже оказалось, что он абсолютный. Я с четырех лет занимаюсь музыкой, и, в общем, все было непросто: музыкальная школа, музыкальное училище, высшее учебное заведение, аспирантура, сейчас преподаю в Государственной классической академии имени Маймонида, я завкафедрой джазовой музыки и импровизации. Сначала я окончил Прокофьевскую музыкальную школу как пианист и колледж Октябрьской революции, тот, что сейчас называется МГИМ им. Шнитке. А потом случились лихие 90-е. Я челночил – ездил в Турцию, покупал кожаные куртки, а потом продавал их в Москве. Тогда я думал, что больше никогда не буду заниматься музыкой. Мне папа с детства говорил, что я должен играть на трубе так, как объясняются в любви единственной женщине. Тогда я не мог понять, что это значит, а сейчас понимаю, что это такое. Однажды, когда я еще занимался челночным бизнесом, ехал со своим товарищем в машине и услышал, как по радио играл саксофонист Гато Барбьери . Вот он играл именно так, как рассказывал мне отец. В тот же вечер я решил, что бросаю бизнес и иду в музыку. Я сознательно решил, что мне не так важно зарабатывать, сколько извлекать эти звуки, потому что без них я не буду счастлив. Я пошел к совершенно потрясающему человеку – педагогу Евгению Александровичу Савину – и уговорил его, чтобы он со мной занимался. Я заново учился издавать звуки, потому что те звуки, которые я издавал, никому не нравились. И мне в том числе. На это ушло очень много лет. Сложное было время. Тогда я организовал свой первый коллектив под названием XL. Название придумал совершенно спонтанно: я уже договорился о концерте, а мне по телефону звонят и говорят: «А как группа называется?» Я смотрю, рядом со мной валяется майка, там и написано XL. Это тогда я еще был XL, сейчас я XXL или XXXL.

Я познакомился с Игорем Бутманом, когда он набирал оркестр, первый состав своего биг-бенда. И мне очень повезло, я попал в этот оркестр! Я 11 лет играл там и в какой-то момент понял, что надо заниматься сольной карьерой. С Игорем мы до сих пор очень близкие друзья. На его лейбле у меня вышло три пластинки. Он однажды сказал мне, что XL – это вообще не название для коллектива: «Вот ты подумай, на какой концерт приятнее сходить: на Вадима Эйленкрига или на «XL»?» Я говорю: «На Эйленкрига. Ты однозначно прав». Теперь коллектив называется скромно «Группа Вадима Эйленкрига». Вчера Игорь пришел к нам на репетицию, послушал и сказал: «Хорошо играете». А я отвечаю: «Игорь, они все могли быть в твоем оркестре». В разное время каждый из моих музыкантов был уволен из биг-бенда Бутмана! Раньше, чтобы организовать выступление, надо было поймать такси, с восьмого этажа спустить и погрузить всю аппаратуру, доехать, разгрузить, скоммутировать, отыграть концерт, раскоммутировать, опять поймать такси и опять на восьмой этаж. Иногда лифт ломался, и тогда на восьмой этаж огромные колонки, пульт, стойки я нес пешком. Наверное, больше всех на меня в музыкальном плане повлиял Рэнди Брекер, это американский трубач, один из The Brecker Brothers. Я услышал альбом его группы, который называется Heavy Metal Bebop , и был настолько восхищен! Я не понимал, как он играет. Он просто бог! Спустя долгие годы у меня был концерт в «Линкольн-центре» с биг-бендом Игоря Бутмана, я играл увертюру, с которой начинается Шахерезада Римского-Корсакова. Прошло время, я уже вернулся в Москву и вдруг получил письмо по почте: «Вадим, привет! Только сейчас нашел твой e-mail. Был на концерте. Поздравляю Рэнди Брекер». Я не спал всю ночь. Рэнди Брекер написал мне письмо, что ему понравилось, как я играю! Мы сейчас с ним периодически переписываемся, он читает рэп на моей первой пластинке. Он блестящий музыкант и потрясающий человек! Я «всеядный», иногда слушаю даже русский рэп. Но отличие русского рэпа от других хороших стилей музыки заключается в том, что ты вдруг слышишь какую-то фишку, скачиваешь в iTunes, слушаешь второй раз и понимаешь, что в третий уже слушать не будешь. Потому что уже ясно, что и где не доделано. Я страшный перфекционист и знаю, что многие вещи могли быть сделаны лучше, в том числе, кстати, и у меня. Я до сих пор не доволен ни одной своей пластинкой, ни одним своим соло, ни одной своей записью. Мне кажется, как только я буду доволен тем, что делаю, это будет первый признак, что я сошел с ума. Это звездная болезнь: что бы я ни сделал, я не буду подвергать это критике, буду брать первое, что получилось, мне это будет казаться гениальным. И конечно, это будет гораздо хуже, чем все, что я делаю сейчас. У джаза есть своя публика, и я ее ни на что не променяю: это интеллигентные, образованные, тонкие, очень глубокие люди, как молодые, так и постарше. Джаз я выбрал за то состояние свободы, которое необходимо, чтобы его играть. Просто нельзя быть несвободным для такой музыки. Джаз – это невероятно! Когда я его слушаю, думаю: «Какое счастье, что есть в жизни эта музыка». Человеку не так много нужно материального. Чтобы получать удовольствие даже от самых простых вещей, например от дождя, джаза, хорошей книги, совершенно не обязательно скрестив ноги сидеть на берегу моря в Каннах. Это может быть везде. Если тебе для того, чтобы получать от этого удовольствие, нужны Канны, то у тебя как-то приоритеты неправильно расставлены. Джаз всегда связан с импровизацией. Вообще, надо сказать, что импровизация – это прежде всего наука, искусство и полет души. Так вот, полет души хорош только тогда, когда у тебя есть колоссальные знания, это практически математика. Идет гармония, и ты должен понимать, какой лад, какой аккорд, какие надстройки, что ты обыграешь, – и это все в режиме реального времени. Какие-то выученные фразы у тебя есть, а какие-то фразы рождаются здесь и сейчас. Поэтому импровизация – это не просто интуитивное исполнение, это очень серьезная вещь, которую надо изучать. Недавно у меня был юбилейный концерт в Светлановском доме музыки. 1700 мест, и все было продано. Сейчас в филармонию тоже все продано. Да, я не собираю стадионы. Но, во-первых, может быть, пока! А во-вторых, я не уверен, что, если в зале будет в 10 раз больше человек, я буду в 10 раз счастливее или стану в 10 раз лучше играть. Гонорар я, наверное, получу больше. Тут есть такой момент: если ты хочешь зарабатывать деньги, наверное, есть какие-то другие жанры. Жванецкий, по-моему, это сказал: «Хорошо – это не когда много, а когда хватает».
Татуировки я хотел всегда. Но первую тату, дракона, я сделал лет пять назад, то есть в том возрасте, когда все начинают татуировки сводить. Я очень долго переживал, сомневался: хотел что-то с драконом, но вроде по году рождения не Дракон, да и вообще, не к чему было его привязать. Но как только ты понимаешь, что хочешь тату, − видимо, так устроен человек − ты сразу начинаешь придумывать себе какую-то оправдательную философию. Я понял, что, во-первых, дракон – это абсолютно мужской символ. В какой-то момент мне стало казаться, что я очень мягкий в этой жизни: тяжело расстаюсь с людьми, к которым надо уже давно повернуться спиной; я очень много прощаю. И это был один из смыслов: я сказал себе, что больше не мягкотелый. Дракона мне делали три месяца, раз в неделю по три часа, получается, больше 30 часов. Вторая моя татуировка – самая любимая. У меня на груди две звезды Давида. Однажды я посмотрел фильм «Пуля». У главного героя, которого играл Микки Рурк, были звезды Давида. Я всегда думал, что если бы был такой крутой, как Микки в этом фильме, то, конечно, сделал бы себе эти звезды. И в какой-то момент я их набил. Еще у меня есть девушка на правой руке. Мне ее нарисовал потрясающий художник Ваня Разумов. Он тогда мне говорил: «Я никогда не делал татуировки». Я ему сказал: «Мне неважно. Нарисуй девушку». Он нарисовал мне девушку, она играет на трубе. Это моя муза. На всякий случай я ее одел, потому что все-таки мою музу не должны видеть голой. А на левой руке у меня пылающее сердце с тремя словами: sex, gym and jazz, которые определяют основные удовольствия в моей жизни.
Я точно не знаю, как выглядит идеальная девушка внешне. Вот мужчина, мне кажется, обязательно должен быть сильным, спортивным. А девушка может быть абсолютно любая: любого роста, любой комплекции, любого цвета и размера. Есть, конечно, внутренние качества, которые необходимы: доброта, мудрость, понимание и немножечко какой-то такой женской дури, без которой невозможно увлечься девушкой. Это такая легкая истеричность. Она должна быть обязательно, чтобы вообще держала тебя в тонусе. Мужчины могут говорить, что не любят истеричек, но выбирают все равно их, и ради них бросают очень правильных женщин. В 19 лет я был женат три месяца. И это была вакцинация. Грубо говоря, сделали прививку, и у меня теперь на всю жизнь иммунитет. Хотя, может, скоро уже и закончится эта прививка. Мне кажется, если честно, институт брака себя немножко исчерпал. Но, конечно, люди должны жить вместе. В картинке про идеальную старость рядом со мной татуированная веселая белозубая старушка. Закат, внуки, но старушка – обязательно. Веселая должна быть такая бабка. Чаще всего меня можно встретить на моих концертах. Я на них всегда прихожу. В любом состоянии. Кстати, когда у меня был этот юбилейный концерт в Доме музыки, за несколько дней до этого я очень жестко отравился: еле на ногах стоял. Играл и думал: «Только бы не упасть! Только бы не упасть!» Девушки, которые хотят со мной познакомиться, пусть просто подойдут и скажут: «Давай попьем кофе?» Конечно! Кофе – это вообще ни к чему не обязывающая вещь, из которой может очень многое получиться или, наоборот, ничего не получиться, а удовольствие от этого получишь всегда. Я и сам так делаю, если мне кто-то приглянулся. Мне кажется, любой человек должен понимать: потерять можно только в том случае, если ты хочешь подойти и не подойдешь, а если ты подойдешь и даже получишь отрицательный результат, ты ничего не теряешь. Есть люди, у которых при этом очень страдает самомнение, но это означает, что их интересует только то, как их воспринимают. Это очень страшная вещь и в жизни, и на сцене. Когда человек выходит и перед сценой волнуется – это хорошо, а когда он волнуется уже на сцене, в процессе игры, это означает, что он не музыку играет, а думает, как его воспринимают сидящие в зале. Это уже не музыка. Чем больше ты добиваешься, причем колоссальным трудом, тем больше людей говорят о тебе плохо. Но, как правило, эти люди либо ленивые, либо бесталанные, либо завистливые, которые не способны себя заставить что-то сделать. У талантливого человека, я уверен, всегда есть завистники. У меня каждый день – это день сурка. Кстати, я не понимаю, как и почему Билл Мюррей хотел в этом фильме из него выйти, – это же самый счастливый день! Он просыпается молодой и здоровый, каждый день встречает эту восхитительную девушку. Да это самый лучший день в его жизни! Я точно знаю, что я из своего дня сурка выходить не хочу. Как правило, я встаю не по будильнику. Понимаю, что это очень нездоровая привычка, но я начинаю свой день с чашки капучино. Не могу себе отказать в этом. Далее завтрак, спортзал, потом я прихожу домой, завариваю себе пуэр, это тоже моя слабость и любовь, распахиваю окна, делаю глоток пуэра и играю музыкальную фразу, и так проходит достаточно много времени. Вечером я либо встречаюсь с друзьями, либо играю концерты. Прихожу домой после концерта и очень-очень долго эмоционально от него отхожу, поэтому включаю какой-нибудь хороший сериал – сейчас сериалы гораздо лучше, чем кино, потому что в кино сплошные спецэффекты, а в сериалах − настоящая актерская игра, причем очень серьезных людей. Вот он, идеальный день. Наверное, он будет еще идеальнее, если рядом окажется близкий человек, но я убежден, что это вот-вот случится.

Российский музыкант Вадим Эйленкриг поделился с мужским журналом «Репутация в жизни», сколько в его коллекции ножей, как сохранить отношения и сколько лет его любимому мишке.

- Когда-то в блоге вы писали, что у вас большая коллекция ножей - около 60 штук. Вы продолжаете этим заниматься?

- (показывает раскладной нож, который лежал на столе) Да, ножи есть. Они везде у меня лежат. Но собирать перестал. Во-первых, их стало очень много. Складной нож для коллекции - это не предмет первой необходимости. Во-вторых, все, которые ещё можно было себе позволить, я купил. А дальше начинаются совершенно космические цены. Складные ножи по конструкции очень сложные. Соответственно, цена отличается от обычного ножа с фиксированным лезвием. К счастью, у меня коллекционирование не перешло в разряд фанатизма. Но я хочу сделать небольшую полку-витрину, куда выложу самые любимые экземпляры. У меня есть ножи, которые со временем только растут в цене у коллекционеров.

- Вам нравится Япония с их культурой холодного оружия?

Конечно! У меня даже квартира в таком псевдояпонском минимализме: двери в спальню раздвижные (встает, подходит к двери и раздвигает её) . Понятно, что квартира сильно европеизированная, но когда я думал об интерьере, то хотел восточные нотки. Есть две катаны, правда, не японские: одна камбоджийская - очень хорошая. Эти мастера гордятся тем, что из не традиционных инструментов используют в производстве только тиски. Однажды, я по глупости срубил березу этой катаной. До сих пор жалею: росла себе береза, красивая, а я сдуру срубил. Но меч зауважал, потому что даже такой неподготовленный человек, как я, сумел срубить березу одним ударом.

- Вы заведуете кафедрой джазовой музыки и импровизации в Государственной классической академии имени Маймонида. Расскажите о современных студентах.

То ли я уже вошел в тот возраст, когда начинаешь говорить «а вот в наше время», то ли что-то ещё. Могу ошибаться, но они технически продвинутые как в исполнительстве, так и в жизни. Эти люди были воспитаны не на живом общении, а на общении с помощью гаджетов. Причем, лучший друг - это гаджет. У меня есть странное ощущение, что это поколение теряет эмоциональную составляющую. Я это объясняю простыми бытовыми ситуациями.

Раньше — созвонился с девушкой, ждешь её у памятника им. Пушкина. У неё только домашний телефон, нет сотового или пейджера. Ты стоишь и нервничаешь, если она опаздывает: придет или не придет. А сейчас просто пишут: «Я опаздываю». Нет этих глубоких переживаний, какого-то правильного, хорошего страха. Беспокойства в людях нет. Не знаю, хорошо это или плохо. Я не отношусь к людям, которые говорят: «Давайте отберем у ребенка айпады». Но мы войдем в общество менее эмоциональных людей. В то же время, им будет проще общаться, договариваться при помощи гаджетов.

- Тогда позвольте продолжить тему эмоциональной бедности. У вас была программа с Даниилом Крамером «Два еврея: богатый и бедный». Можно назвать современное общество духовно бедным?

На самом деле, название концерта было моей шуткой. Когда выступаешь в любом академическом зале с традициями, нельзя просто написать Даниил Крамер и Вадим Эйленкриг. Всегда надо написать: «С программой…», дальше придумывай, что угодно. У меня тогда родилась эта шутка, что с Игорем Бутманом такого не сыграешь - сразу понятно, кто там богатый, а кто бедный (смеется) .

Я бы не сказал, что народ духовно беднее. Процент думающих людей всегда примерно один и тот же. Публика, с которой мы общаемся на концертах, те дети, которых мы видим на мастер-классах - они совершенно с другими лицами. Они по-другому думают, чувствуют, они образованны, читают, смотрят телеканал «Культура».

Недавно меня пригласили сниматься в передачу «Спокойной ночи, малыши». Я безумно рад, потому что считаю её самой доброй передачей, которая вообще может быть. Мы же росли на этой передаче, прямо с утра ждали. Я узнал, что её больше нет на центральных каналах - она идет на «Культуре». Грустно немного, наверное, так и должно быть.

- Вернемся к преподаванию. Любят ли трудиться современные студенты?

Опять же это зависит от конкретного случая. Большинство трубачей, которые у меня учатся, пашут с утра до ночи. Я их всех сразу предупреждаю, что по-другому не будет. Конечно, попадаются и такие, которые делают все по минимуму.

- А вас родители заставляли учиться музыке?

Конечно, заставляли. Кто будет по доброй воле учиться в музыкальной школе после общеобразовательной? Но мне кажется, что воспитание и любовь родителей заключается в том, чтобы достаточно жёстко делать то, что они считают правильным для своего ребенка.

- Даже, если родители ошибаются?

Тут надо понимать, что воспитание - дело ответственное. Но предоставлять ребенку право выбора смешно. Подвергать что-то сомнению - это приходит с возрастом. Как человеку с несложившимися взглядами, с отсутствием философского склада ума, предлагать делать выбор. Я считаю, что это самое отвратительное в педагогике.

- Вы часто даете интервью. Чем отличаются вопросы женскому и мужскому изданию?

Я как-то не отличал издания по гендерному признаку. Женщин больше интересует абстрактный мужской взгляд на отношения полов. Мужские издания ни разу не задавали мне этот вопрос, хотя мне кажется, что я мог бы дать хорошие советы. Там интересуются объемом бицепса, сколько я жму лежа.

- Тогда предлагаю отойти от стереотипов - могли бы вы дать рекомендации мужчинам, как сохранить отношения?

Про это книгу можно писать. Нет какого-то одного способа. Единственное, что я бы мужчинам рекомендовал не забывать при знакомстве с женщиной, она считает нас идеалом. Недаром, отношения в самом начале очень хорошие, яркие. Сейчас я скажу одну вещь, с которой поверхностные женщины не согласятся, надеюсь, думающие меня поймут.

Прежде всего, мужчина должен из себя что-то представлять. Причем, это зависит не от количества денег, ни от внешности. Личность - это мудрость, это сила характера. От таких женщины не уходят. Как только мужчина начинает себя вести не «по-мужски» - это конец отношений. Только один раз в глазах женщины можно стать «не мужчиной». Сколько бы женщины ни говорили, чтобы мужчины во всем им уступали, все это заканчивается плачевно. Мы можем им в чем-то уступить, как ребенку: зеленые или красные сапожки купить. Но в паре должны быть ведущий и ведомый. Если хоть раз мужчина уступает женщине роль ведущего, он уже навсегда для неё ведомый. Как бы она ни говорила, что он молодец, он современный и склонен к компромиссам, скорее всего, уважать его она не будет. Это тонкий момент в отношениях, он требует мудрости. Если ты просто самодур, давишь на женщину, из этого тоже ничего не получится.

Самое ужасное, что может сделать мужчина - вступить с женщиной в спор, когда начинаются крики и оскорбления. Женщина на этом поле всегда выигрывает. Если ты тоже начинаешь кричать и оскорблять - ты не мужик. Если, не дай бог, ударил, - ты не мужик. К сожалению, женщина должна бояться только одного - ухода мужчины из её жизни. Но и тут перегибать палку нельзя. Регулярные угрозы «я уйду от тебя, если ты …» тоже ведут тебя в категорию «не мужчин». Отношения - сложная штука.

- Вы говорили, что ваши любимые авторы Чарльз Буковски, Эрих Мария Ремарк, Эрнест Хемингуэй. Почему читаете книги о потерянном поколении?

Я не думал об этом, но сейчас я их понимаю. Человеку, чье взросление пришло на 90-е годы в России, не может быть безразлично творчество Ремарка. Когда я читаю «Триумфальную арку», я понимаю, что это про меня. Я абсолютно согласен с тем, что чувствует, как говорит главный герой Равик. А как он строит потрясающие отношения с Жоан Маду, понимая, что это не приведет ни к чему.

С возрастом начинаешь все больше обращать внимания на политику. Стало интересно читать Оруэла. Но предпочтения не задерживаются только на беллетристике. Сейчас я с удовольствием читаю труды Рихарда фон Крафта-Эбинга, психиатра конца 19 века.

- В одном из интервью вы говорили, что если бы не были музыкантом, стали бы врачом-психиатром. Эти интересы исходят из вашей несостоявшейся профессии?

Да, думаю, я бы стал очень хорошим психиатром. Мой близкий друг - врач-психиатр. Но я понимаю, что он живет в аду, потому что редко, кто сходит с ума и видит солнышко с цветочками. Это счастливые люди, но их очень мало. В основном, его пациентов кто-то преследует, сдвигаются стены, у них тревоги, какие-то фобии. Он постоянно находится в этом. Очень тяжелая профессия. Я не знаю, насколько долго такой позитивный человек как я смог бы там выдержать. Но мне было бы интересно.

- Лет шесть-семь назад вы писали в блоге: «Только вдумайтесь: большинство окружающих нас людей — нежеланные дети. В этом вся проблема». Откуда появились подобные мысли?

За этот пост некоторые люди меня даже проклинали. Но это правда. Редко, когда встречаются два человека, они любят друг друга и у них сознательно появляются дети. Я сейчас не говорю о тех детях, которые появились в результате случайного знакомства. Я хотел сказать, как много детей от нежеланных мужчин, женщин или отношений. Когда женщина выходит замуж, чтобы улучшить жилищные условия - в этом случае получают тоже нежеланные дети.

Механизм простой: два человека встречаются, вспыхивает страсть и природа говорит: «Вот здесь будут самые сильные дети». А когда этой страсти нет…Понятно, этих детей будут любить, их могут ждать, но они нежеланные. Если представить то количество людей вокруг нас, которых просто не должно было быть, которые появились случайно, мне становится страшно.

А потом я смотрю на своих друзей. Те дети, которые появились в любви и сознательно, они какие-то другие: более здоровые, красивые, более развитые. Удивительно, но это так.

- Вернемся к позитиву. Вы говорили, что любите сказку «Стойкий оловянный солдатик». Откуда это пошло?

Я очень благодарен маме, что основные сказки, которые она мне читала, были сказки Андерсена. Они же не всегда заканчиваются позитивно. И это хорошо, потому что в жизни тоже не всегда все гладко. С другой стороны, что считать позитивным концом? Солдатик же балерину любил, она его тоже. Русалочка погибла, но у неё были сильные чувства.

На мой взгляд, это абсолютно восточный подход, когда гораздо важнее не цель, как для европейца, а путь. Наверное, и я по своему взгляду ближе к Азии, потому что для меня путь имеет гораздо большую ценность, чем результат. Если бы мне предложили получить все и сразу «по щучьему велению», это бы не имело ценности. Самое важное то, что ты приобретаешь в процессе достижения. Меняется характер, взгляды на жизнь, волевые и моральные качества. Без пути этого бы не было. Человеку, которому все легко достается, этого не ценит.

Любимые вещи Вадима Эйленкрига.

• Еда. Мясо. Много мяса. Я стараюсь не есть свинину, не по религиозным причинам - она просто «тяжелая». Я был в Шаргороде в гостях у мамы Сергея Бадюка. Там было еды настолько много (хватается за голову) , что столы реально стояли в три этажа! А Бадюк меня все пугал, что мне будет плохо. Но все было так вкусно!

• Напиток. У меня их два. Если в первой половине дня, то капучино. А во второй половине дня, но не поздно вечером, то пуэр - китайский черный чай. Стараюсь пить его до шести вечера. Иначе, очень трудно заснуть. Когда я пью капучино, я чувствую себя европейцем: завтрак, кофе, газета-смартфон. За чашкой пуэра чувствую себя азиатом.

• Детская игрушка. Если не брать огромное количество детского оружия, которое у меня было, то самым моим близким другом был плюшевый медведь по имени Младший. Причем, имя я ему дал не по возрасту или размеру - он был Младший Лейтенант. Я был такой милитаристского склада ребенок. Очень хотел служить в армии, смотрел фильмы только про Великую отечественную войну. Самое интересное, что не так давно я пришел к родителям, залез на антресоли и там нашел Младшего. Теперь он снова живет со мной. Медведю 45 лет.

• Предмет в школе. Интерес зависел от личности преподавателя. История - у нас был потрясающий учитель истории. Он научил мыслить причинно-следственной связью. Следующий - анатомия, потому что тоже был невероятный преподаватель с бородой - хипстер по-нашему.

• Хобби. Я не могу рассматривать спортзал, как хобби - это философия какая-то. Хотя мой друг-психиатр считает это неким вариантом расстройства и профилактикой тревожного состояния. Очень люблю сериалы - отсутствие спецэффектов зачастую дает хорошую игру. Ещё люблю готовить и коллекционировать ножи.

• Человек. Их много. Я не могу выбрать среди них кого-то одного. Самое большое счастье - когда ты пришел к некой точке и сам определил круг общения. И общаешься с людьми, которых любишь, и с ними интересно.

• Время дня. У меня нет каких-то любимых дат, времен года. Любимое время - это жизнь.

• Животное. Я всегда мечтал о собаке. Но если говорить о животных, которых нельзя завести, меня страшно завораживают обезьяны. Я могу часами смотреть про них программы, могу зависнуть у вольера в зоопарке. Недавно я был в Армении в частном зоопарке, где в основном обезьяны. Там огромный вольер с настоящей природой и нет клеток. Я считаю, обезьяны иногда больше люди, чем некоторые персонажи.

• Любимый сериал. «Блудливая Калифорния», «Игра престолов».

• Спорт. Единственное, что я смотрю - это смешанные единоборства UFC с известными бойцами. Я знаю, что Федор Емельяненко подписал контракт на 3 боя. Конечно, я буду его смотреть, потому что он легенда. Кроме того, мой товарищ Саша Волков, тяжеловес, подписал контракт и выиграл первый бой. Его смотрю и за него болею.

• Песня. Одной нет. Я страшно люблю группу Queen, Beatles, Майкла Джексона и лирические советские песни: «Что так сердце растревожено». Гениальное произведение «Свой среди чужих, чужой среди своих». Я счастлив, что познакомился с Эдуардом Артемьевым и имел честь играть с ним на одной сцене. Мне вдвойне приятно, что потом он написал мне письмо, где я понял, что все правильно делаю.

Вадим Эйленкриг – один из самых востребованных джазовых трубачей. Это музыкант, порой не вписывающийся ни в какие рамки и даже меняющий представления о джазе. Например, он стал новатором и первопроходцем в своем жанре в работе с электронными музыкантами. А еще Вадим – телеведущий, педагог, заметная фигура в российском силовом спорте и, наконец, первый исполнитель с татуировками, который появился на афишах Дома музыки! У него несколько музыкальных проектов, он выпускает диски, участвует в записи альбомов различных звезд, выступает с концертами. Причем, самыми разнообразными. Например, не так давно возглавляемый им квартет с аншлагом выступил в том же Доме музыки. А нередко Вадима можно услышать и в московских джазовых клубах.

– Вадим, ваш концерт в Доме музыке прошел с аншлагом, публика была в восторге. Скажите, в чем состоит секрет удачного концерта?

– Самый нелепый вопрос, который может задать мне журналист перед концертом: чем вы хотите удивить нашу публику? Артист должен не удивлять – все-таки мы не в цирке, – а сотворить на концерте чудо. Для этого музыканту необходимо быть абсолютно искренним, отдать все, что у него есть внутри. Публике недостаточно, чтобы музыкант вышел на сцену и сыграл правильные ноты, людей завораживает энергия, которую ты им отдаешь. Она может быть витальной или лиричной, какой угодно – ровно настолько, насколько музыканты отличаются друг от друга, и публика ходит на их концерты получать разные эмоции.

– В детстве вы учились играть на фортепиано – причем совсем не джаз, а вполне традиционную классику, – вам прочили блестящее будущее, но впоследствии, неожиданно для многих, вы сменили рояль на трубу, а классику на джаз. Почему так произошло?

– У меня было детство, типичное для классического музыканта. То есть, можно сказать, никакого детства не было вообще. Только представьте себе: начиная с пяти или даже четырех лет я по три-четыре часа в день проводил за инструментом. Пока мои друзья по двору играли в казаков-разбойников, гоняли мяч или шайбу, ходили на рыбалку, я разучивал гаммы и этюды. Конечно, и меня во двор выпускали, но только на 45 минут. А если, начав играть со своими приятелями, я задерживался и опаздывал, то наказание – дополнительный час игры на фортепиано – было неминуемо. Уже потом, став взрослым, сформировавшимся музыкантом, я был благодарен своим родителям за то, что они держали меня в черном теле. Именно поэтому я и достиг высокого профессионального уровня, но пианино, скажу вам по секрету, недолюбливаю до сих пор. И когда у меня появилась возможность освоить второй инструмент – трубу, я сразу же ею воспользовался. И перенес на этот инструмент все свои наработанные музыкальные возможности, весь свой потенциал, поэтому в скором времени труба вытеснила рояль и стала для меня главным инструментом. Да и на джаз я переключился тоже благодаря стремлению к свободе. Я с большим пиететом и восхищением отношусь к классической музыке, но мне всегда было тесно в ее рамках. Джаз же дает музыканту возможность излагать музыкальное произведение по-своему, возможность импровизировать и варьировать свою мысль в соответствии с сегодняшним душевным состоянием, которое не может быть одним и тем же. Поэтому одно и то же произведение, джазовую тему или стандарт сегодня сыграю совсем не так, как на прошлом концерте, а на следующем исполню его как-то иначе. И вот такая возможность соединять органику музыки со своим собственным душевным состоянием в джазе мне нравится больше всего.

– Существует мнение, что классика глубока и содержательна, а джаз поверхностен и прост.

– Мне кажется, это мнение очень ограниченных людей, неглубоко знающих джаз. Думаю, что человек, который одинаково хорошо знает оба жанра, никогда не сможет сказать такое. Да и темы классической музыки джазменами тоже исполняются не так редко. Мой близкий друг, замечательный саксофонист Дмитрий Мосьпан, сделал несколько аранжировок классики, и одна из них – «Полет шмеля» – получилась настолько удачной, что я записал ее на своем диске. Это очень интересная, хотя и непростая для исполнения музыка, еще более быстрая, чем в оригинале у Римского-Корсакова.

– Почему вы выбрали трубу, а не саксофон, который выглядит куда эффектнее, и девушкам нравиться должен больше?

– Когда выбирал второй инструмент, я был настолько замучен фортепиано, что сам факт того, что мне придется учить сложную аппликатуру саксофона, повергал в шок, на трубе же понятно, что аппликатура гораздо проще. Если бы я тогда знал, что эта простота компенсируется огромной сложностью звукоизвлечения, я бы трубу, может быть, и не взял.

– Получается, на трубе в каком-то смысле играть сложнее?

– Физически и технологически гораздо сложнее. С точки зрения физиологии труба – самый трудный духовой инструмент. И если бы я это знал, конечно, очень хорошо подумал перед тем, как брать его в руки. По физическим нагрузкам трубу можно сравнить с каким-нибудь серьезным видом спорта, например, со штангой. Поэтому режим жизни и питания должен быть такой же, как у спортсменов. Нам нельзя курить, пить крепкие напитки, – правда, музыканты не всегда это соблюдают.

– Сейчас вы – успешный музыкант. А в 90-е почти бросили музыку, занялись бизнесом.

– В 90-е музыка не могла никак меня прокормить, на студенческую стипендию прожить было невозможно, сидеть на шее у родителей не хотелось. В то время открывались возможности, которых прежде не было. Профессия «челнока» казалась очень романтичной. Еще совсем недавно попасть в другую страну можно было лишь со сложностями получив путевку, пройдя собеседование в партийной организации. А тут ты покупаешь билет, летишь в Турцию, общаешься с людьми, выбираешь товары, торгуешься, привозишь в Москву, продаешь. Лет пять я этим занимался.

– Знаю, история вашего возвращения в музыку была красивой и романтичной.

– Да, это очень сентиментальная история. Я уже заканчивал университет культуры, должен был получить диплом, и связывал свое будущее не с музыкой, а с бизнесом. У меня был почти сформировавшийся план дальнейшей жизни, в котором места для музыки уже не было. И как-то дождливым вечером мы ехали с моим другом на машине. Было довольно поздно, огни фонарей волнами воды размывались по стеклам. И вдруг в радиоприемнике зазвучал саксофон. Я не помню, кто играл, но это было пронзительно до слез. В этой музыке была страсть, любовь, страдание, полет и обреченность. Этот саксофон меня заворожил. И я представил себе ситуацию: пройдет 20 лет, я стану успешным бизнесменом, буду ехать в собственном роскошном автомобиле, включу радио и услышу соло этого саксофониста, и не смогу себе простить, что он играет, а я навсегда покинул музыку. Я позвонил родителям и сообщил им, что ухожу из бизнеса и снова на некоторое время буду нуждаться в их поддержке.

– Почти десять лет вы играли в коммерчески успешном биг-бенде Игоря Бутмана, а потом ушли. Почему это произошло?

– Когда Игорь Бутман только появился в Москве – это было событие. Приехал молодой, амбициозный музыкант, свежая кровь, и я понимал, что именно вокруг него будет развиваться жизнь. И я был счастлив, что он меня пригласил играть в свой оркестр, в котором я проделал большой путь до солиста. Я до сих пор очень люблю этот оркестр. Но параллельно создавал и какие-то собственные проекты. Долгие годы я совмещал их с работой в оркестре. Но мои начинания развивались, оставляя мне все меньше времени и возможностей для работы в оркестре. Я долго не мог уйти сам, потому что очень люблю этот коллектив и Игоря, который много мне дал как музыканту и как человеку, мы до сих пор остаемся с ним близкими друзьями. Но в какой-то момент Игорь сам ко мне подошел и сказал: «Тебе пора, но мы всегда будем тебе рады»…

– Сейчас у вас несколько собственных проектов. Квинтет, квартет, иногда вы выступаете в дуэте с пианистом оркестра Бутмана Антоном Барониным, у вас есть электронный проект с ди-джеем Леграном. А время от времени вы записываетесь и с попсовыми исполнителями, например, Дмитрием Маликовым, Ларисой Долиной, группой «Ума турман». Это раскрученные звезды, на которых можно хорошо заработать, или тут тоже есть момент творчества?

– Все имена, которые вы перечислили, мной очень уважаемы. Я скептически отношусь к музыкантам, которые отказываются от предложений играть что-то кроме джаза. Все-таки и на эстраде имеются хорошие исполнители. Конечно, есть артисты, выступать с которыми я не соглашусь ни за какие деньги, но с певцами, которых вы перечислили, я был счастлив сотрудничать. Сейчас у меня идут переговоры об участии в новой программе Михаила Турецкого, я буду рад, если у нас все сложится, и я буду с ним играть.

– Говоря о разнообразии ваших творческих проектов, нельзя не вспомнить о том, что вы и на телевидении поработать успели. Вместе с Аллой Сигаловой вы вели программу телеканала культура «Большой джаз». Как вам сейчас этот опыт вспоминается?

– У меня остались самые лучшие воспоминания. Профессия телеведущего оказалась совсем не такой простой как многим представляется со стороны. Было очень много подводных камней, которые не видны зрителю по ту сторону экрана. Мне по ходу дела приходилось учиться очень многому. Окунувшись во все это, я понял, какой колоссальный труд снять телепередачу. И для себя из программы я тоже вынес немало полезного. Меня удивил участвовавший в программе ново-орлеанский биг-бенд. Оркестр репетировал и снимался с утра до вечера, а все его музыканты оставались веселыми и приветливыми и не переставали всем нам улыбаться. В России, конечно, имеются джазовые оркестры и более высокого уровня. Но я не знаю практически никого из наших музыкантов, способных играть целыми сутками и сохранять на лице улыбку. А это очень важно, поскольку позволяет создать и поддерживать контакт с залом. Заражать зрителя своим музыкальным счастьем, своей любовью к музыке. Вот этого, к сожалению, очень не хватает многим нашим джазовым звездам.

– Вы работали в паре с кокетливой и веселой Аллой Сигаловой, какие отношения у вас с ней сложились?

– Надо сказать, что Алла человек с очень жестким и непростым характером. Но я не люблю женщин с простым характером, поэтому в паре с Аллой мне было очень интересно. Хотя я знал, что стоит мне сделать что-то чуть-чуть не то, и она меня жесточайшим образом будет прессовать. Алла – чудный человек, потрясающей красоты, стиля и ума женщина, я о ней часто вспоминаю.

– После программы чаще приглашать на корпоративы не стали?

– У меня и до программы было достаточно приглашений, тут ничего особо не изменилось, хотя узнаваемость увеличилась

– Кстати, а предложения выступить на корпоративах вы принимаете?

– Как правило, да. Мы же не играем музыку для танцев подвыпившей публики. Если на корпоратив приглашают джазовых музыкантов, значит в зале будут интеллигентные люди. Моя работа складывается из трех составляющих – клубные концерты, выступления в больших залах и корпоративы. У каждого вида концерта свои особенности и своя специфика, задачи и требования к музыканту на таких выступлениях различаются. Поэтому любое выступление по-своему очень интересно.

– Многие музыканты предпочитают беречь свои руки и избегают любых, в особенности силовых, видов спорта, вы же постоянно ходите в тренажерный зал, качаетесь, ваши бицепсы по 50 см в обхвате. Не опасаетесь, что навредите себе как музыканту и испортите руки?

– Я думаю, для того, чтобы понять, насколько занятия спортом опасны, надо, как минимум, хоть раз сходить в спортзал или на тренировку. Подавляющее большинство людей, которые опасаются, что потом не смогут играть, никогда спортом не занимались. Но за последние лет десять-пятнадцать на Западе, а потом и в России появилось много музыкантов совсем другой формации. Они занимаются спортом, ведут здоровый образ жизни. Хотя бы потому, что это дает больше сил для выступлений, записей и развития. Поэтому я абсолютно убеждённый сторонник спорта, силового тренинга, и считаю, что мне как раз это помогает, дает правильную энергетику. Вообще я уверен в том, что тянущееся с 60-х годов прошлого века представление о джазовом музыканте как существе асоциальном, курящем, пьющем, взбадривающемся нелегальными средствами устарело, от него пора уже уходить. Мы живем уже совсем в другое время.

Все права защищены. Копирование запрещено

Корреспондент «Главных новостей Ульяновска» пообщался с джазменом незадолго до его выступления в Ульяновске.

– Вадим, расскажите, пожалуйста, о своём детстве – каким оно было: музыкальным или обычным, как у большинства детей?

– Как у большинства музыкальных детей, детства у меня не было. С четырёх лет занимался музыкой. Годами по четыре часа в день проводил за фортепиано.

– Музыкой занимались благодаря влиянию вашего папы?

– Да, именно так, ведь ребёнок не может сам сделать выбор в столь раннем возрасте. Папа мне часто говорил, что занимаясь музыкой я буду счастливым человеком. Тогда я ему не верил. А сейчас понимаю, что он был абсолютно прав. Думаю, настоящая родительская любовь не в том, чтобы потакать слабостям детей и баловать их. А в том, чтобы понять ребенка, воспитывать, пусть даже в жёсткой форме, направлять.

– В каком возрасте осознали правоту папы и поблагодарили за музыкальный выбор?

– Осознал, наверное, лет в 25-30. А вот насчёт слов благодарности сейчас понимаю, что ещё так и не произнёс их. Сразу после интервью позвоню ему и скажу, что он был прав.

– Трубу вы уже выбрали сами – почему именно этот музыкальный инструмент?

– На тот момент не было никаких моральных сил заниматься фортепиано, меня уже просто «колотило» при виде его. И я подумал, что труба – это просто, и мне будет легко научиться на нем играть. Даже просто за счёт аппликатуры. Тогда совершенно не подозревал, что в плане игры это физически самый тяжёлый инструмент.

– В чём эта сложность – особенность работы с дыханием?

– На трубе на выдохе 0,2 атмосферы – самое высокое сопротивление на выдохе среди духовых инструментов. Это как камера футбольного мяча. И вот эту камеру я надуваю на протяжении всего концерта. Если обычный человек, пусть даже спортивный, представит, что ему в течение двух часов предстоит сделать что-то подобное, думаю, он потеряет сознание уже минуте на третьей. Кроме того, на трубе диапазон нот меняется за счёт того, что надо управлять губами, а в саксофоне - всего лишь выучить аппликатуру. Поэтому, чтобы трубачу играть гамму в три октавы, ему нужно лет пять, а саксофонисту – недели две. Но у трубы есть огромный плюс – саксофонистов много, а трубачей – единицы.

– Возникало ли после осознания всех «прелестей» игры на трубе желание поменять инструмент?

– Есть выбор, который не бывает случайным. И есть такое понятие, как судьба, в которую, правда, не верю. Труба - это абсолютно мой инструмент и по внешнему виду, и по звуку, и по роли вообще в музыке. Исторически сложилось, что войска в атаку поднимали именно под звуки трубы... Труба - это глубоко лирический музыкальный инструмент, чьё звучание наиболее близко к голосу. А под саксофон только драпать хорошо (смеется).

– В вашей творческой биографии есть интересный факт – вы первым в Москве стали играть с диджеями.

– Это чисто коммерческая идея. Реализовывалась она в такое время, когда музыкантам в Москве было тяжело заработать. А клубная музыка набирала популярность. И эта наша задумка получила большое продолжение – сейчас уже достаточно много музыкантов, кто так играет. Людям всегда интересно живое исполнение хорошей музыки в любых проявлениях.

– Сейчас вы продолжаете заниматься подобным или уже отошли от этого?

– Только в рамках коммерческих проектов либо “just for fun” (дословно: "просто для удовольствия, развлечения" – авт.). И на сегодняшний день это лишь небольшая часть того, что делаю.

– В 2009 году с Тимуром Родригезом вы создали джазовый проект “TheJazzHooligans”. Он ещё существует?

– У нас сложились настоящие дружеские отношения. Тимур - открытый, добрый, общительный человек. Но этот проект, к сожалению, не имел продолжения. Может быть, сказалось неправильное позиционирование. Хотя, вполне возможно, что проект может возобновиться. Опыт действительно был очень интересный.

– Вы стали ведущим телепроекта «Большой джаз» на канале «Культура». Чем вам запомнилось участие в нем?

– Когда мне позвонили с телеканала «Культура» с предложением, сразу же согласился. Честно скажу, уже давно был готов вести какой-нибудь телевизионный проект. Был очень большой кастинг, о чём я даже не знал - медийные персоны, джазовые и рок-музыканты, артисты театра. В роли ведущего я себя чувствовал органично, но в то же время ощутил, что это очень сложный вид деятельности, особенно на таком телеканале, как «Культура». Если поступят от них новые предложения, приму их не задумываясь. Но если мне когда-нибудь предложат поменять свою профессию на телеведущего, откажусь.

– Были среди конкурсантов те, кого вы запомнили больше всего и стали сотрудничать?

– С большинством участников уже был знаком до телепроекта. С конкурсанткой, которая, к великому сожалению, покинула проект в самом начале, Асет Самраиловой, удивительным образом сложился творческий союз. Мы создали несколько программ и провели концерты. Хотя она была наименее джазовым человеком на «Большом джазе», но покорила своей искренностью, голосом, обаянием и профессионализмом.

– Как складываются отношения с Игорем Бутманом, в джаз-ансамбле которого вы играли раньше?

– Несмотря на то, что уже пять лет не работаю у него в оркестре, мы продолжаем общаться, он мой близкий друг и во многом кумир. Игорь приглашает меня на выступления в качестве специального гостя. Свои альбомы записываю на лейбле “Butman Music”.

– Вам доводилось выступать вместе с вашим папой?

– К сожалению, нет. Я стал играть после того, как он перестал выступать. Хотя мы работали на одной сцене – я в качестве музыканта или ведущего, а папа - в роли ведущего.

– Можно надеяться любителям джаза на продолжение семейной династии?

– Хороший вопрос… Если у меня будет сын, то обязательно дам ему в руки трубу. Не знаю, захочет ли он играть. Но мне хотелось бы, чтобы он, как минимум, попробовал. А если будет дочка, то я против того, чтобы она играла на трубе. Хотя у меня есть несколько учениц, достаточно перспективных...

– Какое место в вашей жизни занимает спорт?

– Давно и серьёзно занимаюсь спортом. Для меня это такая же важная часть жизни, как и музыка. Я абсолютный фанат и пропагандист здорового образа жизни. Что касается вида спорта, которым занимаюсь, – это «железо». Точнее даже это не спорт, а эстетика и философия. А профессиональный спорт считаю больше развлечением для публики, нежели пользой тому, кто им занимается.

– Как проводите свободное время?

– У меня так много в жизни динамики, что свободное время люблю проводить в спокойной обстановке: либо с друзьями, либо на диване, просматривая хороший сериал в компании с хорошим чаем или кофе.

– Ваши пожелания слушателям в преддверии концерта в нашем городе.

– Пожелание очень простое – слушать больше хорошей джазовой музыки. Музыка, на мой взгляд, это самое абстрактное искусство, тогда как живопись, балет, поэзия более конкретны. А джаз - единственный стиль музыки, где есть импровизация, и можно понять, как человек мыслит и чувствует.

Сергей ГОРОХОВ

Фото из архива филармонии